оффтоп про маньхуа и новеллуЗа что я готова бесконечно восхвалять эту маньхуа и ее художницу, кроме восхитительных рисунков само собой, так это за мастерское умение в визуальное повествование, в то самое “показывай, а не рассказывай”. Столько разных деталей, такое сильное эмоциональное воздействие (на меня лично) маньхуа с каждой главой заставляет меня полюбить и без того один из самых любимых канонов еще сильнее, присмотриваться внимательнее. Опыт чтения совершенно иной, новеллу я читала чуть больше года назад (где-то примерно летом-осенью 2018), не зная и старательно избегая всех спойлеров, потому что я люблю узнавать историю с чистого листа и спойлеры отнимают у меня довольно значительную часть удовольствия. И, что тоже для меня очень характерно, из-за того, что новелла меня сильно впечатлила, я хоть и хотела, но постоянно откладывала попытки перечитать ее после, потому что было немного страшно от мысли, что если после возвращения она не покажется такой впечатляющей, что если я начну замечать разочаровывающие детали? Это очень глупая мысль, знаю, но вот у меня со всеми любимыми канонами так. Правда, когда я все-таки решаюсь, еще ни разу не было, чтобы разочаровалась, напротив, но да и канонов этих любимых у меня по пальцам пересчитать и вот каждый раз думаю, а вдруг в этот раз будет иначе? Не будет, маньхуа убедила и продолжает убеждать меня в этом, и мою радость по этому поводу сложно передать или переоценить.Личные фреймы-представления бедствий очень эффектно отражают их истории и, отчасти, характеры. На фрейме Хэ Сюаня нет ничего, кроме бушующих волн и брызг в воздухе, у него нет ничего и никого, одна сплошная пустота впереди. Поскольку рассказывает о бедствиях нам Лин Вэнь, любопытно, что Хэ Сюань стоит спиной так что лица не разглядеть, учитывая чем именно (и где именно) в этот момент времени занят Хэ Сюань это довольно иронично. На фрейме Ци Жуна все совершенно иначе, на его лице широкая карикатурная “безумная” улыбка и вся поза открытая, насмешливая, такой знаете типичный злодей который злодейски смеется над всеми и упивается чувством собственной важности и власти. Но вот кроме улыбки его лицо лишено всяких черт, тоже скрыто, опять же, потому что рассказчица Лин Вэнь не назвала его настоящего имени (не знает его?), его настоящая личность остается (пока) загадкой как для Се Ляня, так и для нас. Рядом с Ци Жуном, точнее “под” ним множество фигур, одинаковых, с такими же улыбками как и у него самого, его, в отличие от Хэ Сюаня, окружают слуги и всегда окружали люди, которые условно шли за ним, фигуры не то что безликие а вообще лишь отдаленно напоминающие человеческий облик, будто вырезанные из бумаги, блеклые миниатюрные копии своего хозяина. На фрейме Бай Усяна я так полагаю Сяньлэ и поле после боя с торчащим темным оружием, разрушение и погружение королевства во мрак. От самого Бай Усяна одна лишь маска, что опять же само по себе знаковая черта, а учитывая главный спойлер относительно него еще и имеет отдельный довольно точный смысл. Помимо этого, на каждом фрейме есть и отражение титула бедствия: черная вода, зеленые огни, белый цвет (правда не одежд, но маска же тоже может считаться, ну если ооочень так сильно допустить).
Получилось очень длинно, так что остальные впечатления под катом. О последнем фрейме и четвертом бедствии тоже там, в кате-под-катом, ибо спойлеры для нечитавших новеллу. И скрины, скрины тоже там же.Одно упоминание имени Бай Усяна вновь вызывает сильную реакцию, нам не показывают лица Се Ляня, но вместо этого показывают как он сжимает кулаки, а следующая его реплика визуально оформлена иначе всех остальных в главе: у остальных, что у него, что у Лин Вэнь, белое пространство фона реплики обведено лишь тонкой черной чертой, у этой же есть еще темная серая тень вокруг и напротив остального белого фона она выделяется особенно ярко, резко. Словно она и произнесена более резко, эмоционально, это так-то вопрос, но произносится он как восклицание (знак) и помня тот жутковатый флэшбек Се Ляня, испугавший Лан Ина, такая реакция вдвойне болезненна и абсолютно понятна. Судя по опущенным глазам и явному выражению дискомфорта в лице и жестах Лин Вэнь она точно пожалела о сказанном и тут же поспешила добавить заверение, что нет, Бай Усян на самом деле уничтожен, это просто для красоты так сгруппировали, и Се Лянь заметно расслабляется и облегченно выдыхает. Кстати, о внимательности к деталям: только вот сейчас заметила, что у Се Ляня проколотые уши, но без серег, что логично, но так легко можно было бы забыть, но не забыли, прекрасно. И заставляет вспомнить те самые красные серьги, у которых, которой эээ у части которой тоже было камео в этой главе. Тема разговора переходит на Хуа Чэна и его фирменных бабочек, и я так и вижу при названии этих бабочек 死灵 на лице Се Ляня мысль “Да ладно, они же милые!”.
И далее следует, пожалуй, самый сильный и впечатляющий для меня фрейм главы. Сначала хотела его заскринить, но делать длинный скрин крайне неудобно, а если резать, то пропадает часть дивного эффекта переходов и короче без скрина тут. Вот это безусловно то изменение и расхождение с текстом новеллы, которое работает идеально, и подача, подача же великолепная. Лин Вэнь говорит о том, что никто точно не знает настоящего имени и облика Хуа Чэна, но есть разные слухи. Однако здесь все эти слухи на самом деле часть правды, но только лишь часть, нам одновременно вот так одним фреймом дают фактически всю бэкстори Хуа Чэна и при этом не спойлерят толком ничего, потому что спойлерами, настоящими спойлерами это будет только для тех, кто и так эту историю знает. И то, как все это оформлено: как дорога, по которой идет Хуа Чэн под зонтом и кровавым дождем (камео части серьги кстати!) как бы вырастает из тьмы страданий Хунхун-эра, У Мина и призрака (призрачного огня). И хотя все эти обличья правдивы, слова что говорит Лин Вэнь, те причины, что утверждаются – не могут быть дальше от истины, ни одна из них не является той, что сделала Хуа Чэна бедствием, отчасти третья, но тоже с оговорками. Т.е. нам визуально показывают настоящую историю, однако говорят именно слухи, а интерпретировать в полной мере изображенное можно, опять же, только уже зная. Темнота внезапно переходи в свет, когда Лин Вэнь переходит к “слуху” о вознесении, и как этот свет переходит в огненно-кровавое буйство красок и опять во тьму… вос-хи-ти-тель-но! И у меня тут благодаря этой главе случилось озарение, которое я не до конца осознавала до того. спойлерно для нечитавших новеллуА именно цветок, один и тот же цветок, тот самый, за который поблагодарил его Се Лянь в тот знаковый момент ответив на отчаянный вопрос, ради чего ему продолжать жить. Ну то есть то, что он продолжал преподносить цветы статуям, воздавая почести своему богу это-то понятно, но как-то связь между этим и историей о закрывании цветка зонтом я упускала, а ведь это настолько очевидно, что мне вот даже немного стыдно, потому что наверняка все уже давно все поняли, а я как всегда слоупочу. Цветок не только знак веры и преданности своему богу, это еще и символ самого Се Ляня. Возвращаясь к маньхуа, только Хунхун-эр изображен без цветка, потому что он изображен до того момента в храме и, вполне вероятно, до фестиваля. У Мин держит цветок в окровавленной ладони, как бы закрывая собой, защищая его ценой собственной жизни. Призрак вкладывает цветок в руку треснувшей статуи, но сам цветок тоже выглядит призрачным, тень от себя былого, подчеркивая не только состояние Се Ляня в то время, но и бессилие самого Хуа Чэна, который еще и не Хуа Чэн-то по сути. На его фрейме, который я пропустила говоря о бедствиях, цветок, закрытый от кровавого дождя красным зонтом, к которому тянется его рука, отражение той самой истории. Фокус фрейма именно цветок и рука тянущаяся к нему, и это, как и предыдущие фреймы исчерпывающе описывает ключевое самого бедствия. И если на белые лепестки цветка в ладони У Мина все равно попала кровь, а цветок вложенный в ладонь статуи был призрачным, то этот цветок не тронут дождем, наконец у него имеется достаточно сил, чтобы сохранить его. Фокус всего его существования, все, что он сделал – чтобы защитить цветок и дотянуться до него, собственно сам образ Хуа Чэна создан им именно за этим, даже в имени (и титуле) вечное напоминание о том, ради кого все. Ну что, Се Лянь же сказал “живи ради меня” вот он ровно так и сделал в итоге. И тут примечательно, что на фрейме с Хуа Чэном под зонтом, ровно в тех одеждах, образе, что увидел его Се Лянь, белого цветка нет, потому что в знаке-символе больше нет нужды, когда тот, кого он олицетворяет, наконец-то рядом сам, его самого можно закрыть от дождя, прикоснуться, что Хуа Чэн, в общем-то и сделал.
Лин Вэнь продолжает свою экспозицию, теперь уже о горе Тунлу, Се Ляню название кажется смутно знакомым, но он словно не может вспомнить откуда и хорошо, что не. Лин Вэнь, впрочем поясняет кратко в чем суть, заодно информируя о том, как становятся непревзойденными князьями демонов и что только Хуа Чэну за последнее время удалось это. И, наконец, задает риторический вопрос, знает ли Его высочество, об известной битве Хуа Чэна, а вместе с ответом нам показывают кляксу рядом с аккуратной каллиграфией, явно нехарактерная неосторожность для Лин Вэнь, которая была настолько погружена в разговор и, возможно, воспоминания о сражении с 33 богами и последствиях этого сражения, что забыла убрать замеревшую у бумаги кисть, от чего и без того большая клякса продолжает растекаться.
В прошлой главе писала, что ждала ровно два из четырех бедствий, так что именно их скрины под катом, вместе с традиционными скринами любования прекраснейшим Се ЛянемВ прошлой главе писала, что ждала ровно два из четырех бедствий, так что именно их скрины ниже, вместе с традиционными скринами любования прекраснейшим Се Лянем:
мне кажется или мои отзывы уже длиннее самих глав? никогда такого не было и вот опять. А, но что поделать, лаконичность не моя сильная черта, вот ни разу.